Упражнения Г.И. Гурджиева

Георгий Иванович Гурджиев [1872-1949] в результате своих путешествий по Азии ознакомился с восточными практиками и разработал на их основе её ряд тренинговых упражнений.

Далее приводим несколько из них.

Так, Г.И. Гурджиев рекомендовал ученикам: «Человек идёт, сидит или работает и вдруг слышит сигнал. Начатое движение прервано этим неожиданным сигналом, командой «стой!». Тело его делается неподвижным и замирает посреди перехода от одной позы к другой в таком положении, в каком этот человек в обычной жизни никогда долго не бывает. Почувствовав себя в этом положении, т. е. в непривычной позе, человек невольно смотрит на себя с новой точки зрения, видит и наблюдает себя по-иному. В этой непривычной позе он может думать по-новому, по-новому чувствовать, по-новому узнавать себя. Таким образом разбивается круг старого автоматизма. Тело напрасно старается принять привычное удобное положение - воля человека, приведённая в действие волей учителя, препятствует этому. Борьба идёт не на жизнь, а на смерть, но в данном случае воля способна победить. Это упражнение вместе со всем, что было сказано, представляет собой упражнение вспоминания себя. Человек должен помнить себя, чтобы не пропустить сигнал: он должен помнить себя, чтобы с первой же минуты не принять удобного положения; он должен помнить себя, чтобы следить за напряжением мускулов в разных частях тела, за выражением лица, за направлением взгляда и так далее. Он должен помнить себя и для того, чтобы преодолеть боль от непривычного положения рук, ног и спины, которая иногда может оказаться очень значительной, и не бояться упасть или уронить себе на ноги что-нибудь тяжёлое. Достаточно на мгновение забыть себя, и тело само собой, почти незаметно примет более удобное положение - перенесёт вес с одной ноги на другую, ослабит напряжение некоторых мускулов и тому подобное. Это упражнение является одновременно упражнением воли, внимания, мыслей, чувств и двигательного центра».

Успенский Петр, В поисках чудесного, цитируется по книге: Гурджиев Г.И., Вестник грядущего добра, СПб, «Издательство Чернышёва», 1993 г., с. 238.


Вскоре Гурджиев в самых разнообразных обстоятельствах начал вводить в практику упражнение «стой!». Вот как их описывает его ближайший ученик Петр Демьянович Успенский.


«Прежде всего Гурджиев показал нам, каким образом «замереть, остановиться как вкопанному» по команде «стой!», стараясь не двигаться, не глядеть по сторонам, что бы ни происходило, не отвечать ни на какие вопросы, например, если у вас что-то просят или в чём-то несправедливо обвиняют.

- Упражнение «стой!» считалось в школах священным, - говорил он. - Никто, кроме учителя или назначенного им лица, не мог отдать команду «стой!», не имел на это права. Упражнение «стой» не могло быть предметом игры или упражнений среди учеников. Вам неизвестно, в какой позе может оказаться человек. Если вы не способны чувствовать за него, вы не узнаете, какие мускулы у него напряжены и насколько сильно; между тем, если не снять трудное напряжение, это может вызвать разрыв какого-нибудь важного сосуда, а иногда даже мгновенную смерть. Поэтому только человек, уверенный в том, что он знает, что делает, может позволить себе дать команду «стой!».

«Вместе с тем, «стой!» требует безусловного повиновения без всяких колебаний или сомнений, это превращает упражнение в непременную методику для изучения школьной дисциплины. Школьная дисциплина есть нечто совершенно отличное, например, от воинской дисциплины. Там всё делается механически, и чем механичнее, тем лучше. Здесь же всё должно быть сознательным, ибо цель заключается в пробуждении сознания. И для многих людей школьная дисциплина гораздо труднее воинской. Там всегда одно и то же; здесь всякий раз нечто другое.

«Но бывают и очень трудные моменты. Расскажу вам об одном случае из моей собственной жизни. Это произошло много лет назад в Средней Азии, Мы разбили палатку возле арыка, т. е. оросительного канала, и трое из нас перетаскивали вещи с одного берега арыка на другой, где находилась палатка. Вода в арыке доходила нам до пояса. Я и ещё один человек только что вылезли на берег с вещами и собирались одеваться, а третий ещё оставался в воде, так как что-то уронил (позднее мы узнали, что топор), и ощупывал дно палкой. В этот момент мы услышали из палатки крик: «Стой!» Оба мы замерли, как вкопанные, на берегу. Наш товарищ как раз оказался в поле нашего зрения. Он стоял, нагнувшись к воде, и когда услыхал команду «стой», так и остался в этой позе. Прошла одна или две минуты, и вдруг мы увидели, что вода в арыке поднимается: кто-то, находившийся, быть может, за полторы версты от нас, открыл шлюз, чтобы пустить воду по арыкам. Вода поднималась очень быстро и скоро дошла стоявшему в арыке до подбородка. Мы не знали, известно ли человеку в палатке, что вода прибывает; мы не могли крикнуть ему, не могли повернуть головы, чтобы посмотреть, где он находится, не могли взглянуть друг на друга. Я только слышал, как дышит мой товарищ. Вода поднималась очень быстро, и скоро голова человека, стоявшего в воде, оказалась полностью покрыта ею. Видна была только поднятая рука, которая опиралась на длинный посох. Мне показалось, что прошло невероятно много времени. Наконец мы услышали: «Довольно!» Мы прыгнули вдвоём в ручей и вытащили оттуда нашего друга, который почти задохнулся.

Очень скоро мы убедились, что упражнение «стой!» - вовсе не шутка. Прежде всего, оно требовало, чтобы мы постоянно были бдительны, готовы прервать то, что говорим или делаем; во-вторых, иногда от нас требовалась выносливость и особого рода решимость.

Восклицание «стой!» раздавалось в любое время дня. Однажды мы пили чай, и сидевший напротив меня П. поднёс к губам стакан только что налитого горячего чая и дул на него. В это мгновение мы услышали из соседней комнаты: «Стой!» Лицо П. и его рука, державшая стакан, находились как раз у меня перед глазами. Я видел, как он побагровел, а маленький мускул около глаза задрожал. Но П. продолжал держать стакан. Впоследствии он сказал, что пальцы у него болели только в течение первой минуты; потом главное затруднение состояло в неудобно согнутой в локте руке, движение которой прервалось на полупути. Но на пальцах у него вздулись пузыри, и потом они долго болели.

В другой раз команда «стой!» застала 3., который только что затянулся папиросой. Позже он рассказывал, что никогда в жизни не испытывал ничего, столь неприятного. Он не мог выдохнуть дым и сидел с глазами, полными слез, а дым медленно выходил из его рта. Упражнение «стой!» оказало огромное влияние на всю нашу жизнь, на понимание работы и отношение к ней.

Во-первых, отношение каждого человека к упражнению очень точно показывало его отношение к работе. Люди, пытавшиеся ускользнуть от работы, избегали и упражнения «стой!». Выходило так, что они или не слышали команды, или утверждали, что она относилась не к ним. Или же, наоборот, они всегда были к ней готовы - не делали неосторожных движений, не брали в руки стаканы горячего чая, очень быстро садились и вставали и тому подобное. С этим упражнением можно было даже до известной степени схитрить. Но, разумеется, всё сразу было видно и показывало, кто способен не жалеть себя, принимая работу всерьёз, а кто щадит себя и стремится применить к работе обычные методы, избегнуть трудностей, «приспособиться». Кроме того, упражнение «стой!» выявило людей, которые неспособны были подчиняться школьной дисциплине, не желали её, не принимали всерьёз. Со всей очевидностью мы увидели, что без упражнения «стой!» и других сопровождавших его упражнений, чисто психологическими способами ничего не достичь.

Но последующая работа открыла нам и методы психологического порядка.

Для большинства людей главной трудностью, как это вскоре выяснилось, оказалась привычка разговаривать. Никто не замечал этой привычки у себя, никто не мог с ней бороться, потому что всегда связывал её с какой-нибудь характерной чертой, которую он считал в себе положительной. То ему хотелось быть «искренним», то он желал узнать, что думает другой человек, то нужно было помочь кому-то, рассказывая о себе или о других, - и так далее и тому подобное.

Очень скоро я увидел, что борьба с привычкой разговаривать, с привычкой говорить больше, чем необходимо, может стать центром тяжести работы над собой, ибо эта привычка затрагивает всё, проникает во всё, и многие ее почти не замечают. Было очень любопытно наблюдать, как эта привычка (я пользуюсь этим словом за неимением другого; было бы лучше и правильнее сказать: «грех» или «несчастье») овладевает всем, что человек начинает делать.

В то время в Ессентуках Гурджиев заставлял нас среди прочего проводить и небольшие опыты поста. Я и раньше проводил эксперименты подобного рода, так что многое было мне знакомо. Но для большинства других членов группы ощущение бесконечно длинных дней, полной пустоты, особого рода тщетности существования было новым.

- Ну, теперь я понимаю, для чего мы живём, - сказал один из наших людей, - и какое место в нашей жизни занимает еда!

Лично мне особенно интересно было наблюдать за тем, какое место в нашей жизни занимают разговоры. На мой взгляд, наш первый пост состоял в том, что все безостановочно на протяжении нескольких дней рассказывали о постах, т. е. каждый говорил о себе. В этом отношении я помню беседы с одним московским другом о том, что добровольное молчание может оказаться самой суровой дисциплиной, какой способен подчиниться человек. Но мы имели в виду абсолютное молчание. Однако даже в этот вопрос Гурджиев внёс тот поразительный практический элемент, который отличал его системы и его методы от всего, что я знал раньше.

- Полное молчание легче, - сказал он, когда я однажды начал излагать ему свои идеи. - Полное молчание есть просто уход от жизни. Для этого человеку нужно находиться в пустыне или в монастыре. А мы говорим о работе в жизни. И человек должен хранить молчание таким образом, чтобы никто этого не замечал. Всё дело в том, что мы слишком много разговариваем. Если мы ограничимся тем, что действительно необходимо, одно это будет означать, что, мы соблюдаем молчание. И то же самое во всём - в питании, в удовольствиях, в продолжительности сна - во всём существует граница между необходимым и излишним. После чего начинается «грех». Здесь необходимо разъяснение: «грех» - это нечто такое, что не является необходимым.

- Но если люди будут воздерживаться от всего, что в данное время не является необходимым, - сказал я, - на что станет похожа их жизнь? И как они могут знать, что необходимо, а что нет?

- Опять вы заговорили на свой лад, - возразил Гурджиев. - Я вовсе не говорю обо всех людях. Они никуда не идут, и для них грехов не существует. Грехи - это то, что удерживает человека на месте, если он решил двигаться и если он способен двигаться. Грехи существуют только для тех людей, которые уже находятся на пути или приближаются к пути. И тогда грех-то, что останавливает человека, помогает ему обманывать себя, думать, что он работает, тогда как он просто спит. Грех – то, что погружает человека в сон, когда он решил пробудиться. А что погружает человека в сон? Опять-таки всё ненужное, излишнее. Необходимое всегда дозволено; но за его пределами начинается гипноз. Однако вы должны помнить, что это относится только к людям, которые работают или считают, что они работают. Работа в том и заключается, чтобы подвергать себя временным страданиям ради освобождения от страдания вечного. Но люди боятся страдания. Они желают удовольствия сейчас же, раз и навсегда. Они не хотят понять, что удовольствие есть принадлежность рая, что его нужно заработать. И это так не в силу каких-то случайных или внутренних законов морали, а потому, что если человек получает удовольствие, не заработав его, он не сумеет удержать его, и удовольствие превратится в страдание. Но всё дело как раз в том, чтобы получить удовольствие и суметь удержать его. Тому, кто сумеет достичь этого, учиться нечему. Но путь к этому лежит через страдание. А тот, кто думает, что, оставаясь таким, каков он есть, он может доставить себе удовольствие, очень сильно заблуждается. И если он искренен перед самим собой, то наступит момент, когда он сам это увидит».

Но вернусь к физическим упражнениям, которые мы выполняли в то время. Гурджиев показал нам различные методы, применявшиеся в школах. Очень интересными, но невероятно трудными были упражнения, в которых выполнялась серия последовательных движений в соединении с переключением внимания с одной части тела на другую.

Например, человек сидит на полу, согнув колени и положив руки ладонями одна к другой между ступнями. Затем он должен поднять одну ногу и считать: «Ом, ом, ом, ом...» десять раз, затем повторить «ом» девять раз, восемь, семь и так далее до одного раза; снова два раза, три раза и так далее - ив это время чувствовать свой правый глаз. Затем отделить большой палец и «чувствовать» левое ухо и так далее и тому подобное.

Необходимо было, во-первых, помнить порядок движений и «чувствований», затем не ошибиться в счёте, помнить счёт движений и «чувствования»: всё это было очень трудно, но на этом дело не кончалось. Когда человек осваивал упражнение и мог выполнять его, скажем, в течение десяти-пятнадцати минут, добавлялась особая форма дыхания, а именно: он должен был несколько раз произнести «ом» при вдохе и несколько раз при выдохе; счёт нужно было произносить вслух. После этого упражнения всё более и более усложнялись вплоть до почти немыслимых вещей. Гурджиев говорил нам, что видел людей, которые целыми днями выполняли подобные упражнения.

Кратковременный пост, о котором я упомянул, также сопровождался особыми упражнениями. В самом начале поста Гурджиев объяснил, что его трудность заключается в том, чтобы не оставлять неиспользованными вещества, которые образуются в организме для пищеварения.

- Эти вещества состоят из очень крепких растворов, - сказал он. - И если их оставлять без внимания, они отравят организм. Их можно использовать. Но как их использовать, если организм не получает пищи? Только посредством увеличения потовыделения. Люди делают огромную ошибку, когда во время поста стараются «беречь силы», производить меньше движений и т. д. Наоборот, энергии нужно тратить как можно больше, тогда пост может быть благодетельным.И когда мы начали пост, мы не оставались в покое ни на минуту. Гурджиев заставлял нас бегать по жаре, делая круг в три версты, стоять с вытянутыми руками, шагать на месте, выполнять серию необычных гимнастических упражнений, которые он сам нам показал.

Он постоянно повторял, что выполняемые нами упражнения - не настоящие, что они предварительные и служат для подготовки. Один опыт, связанный с тем, что Гурджиев говорил о дыхании и об утомлении, открыл и объяснил мне многое - и главным образом то, почему достичь чего-либо в обычных условиях жизни так трудно.

Однажды я удалился в комнату, где никто не мог меня видеть, и начал шагать на месте, стараясь дышать по особому счёту, т. е. делать вдох и выдох за определённое число шагов. Спустя некоторое время, когда я начал уставать, я заметил, точнее, ясно ощутил, что моё дыхание стало искусственным и ненадёжным. Я почувствовал, что вскоре не смогу дышать в соответствии с шагами, что у меня установится обычное дыхание, конечно, ускоренное, но без всякого счёта.

Мне становилось всё труднее и труднее дышать и отмечать время, наблюдая за количеством дыханий и шагами. Я обливался потом, голова начала кружиться, и я подумал, что сейчас упаду. Я уже начал отчаиваться в достижении каких-либо результатов и был готов прекратить упражнение, как вдруг внутри у меня как будто что-то внезапно лопнуло или сдвинулось - и дыхание стало правильным и ровным, соответствующим тому темпу, которого я добивался, причём без всяких усилий с моей стороны, и я стал получать достаточное количество воздуха. Ощущение было необычайно приятным. Я закрыл глаза и продолжал, шагая на месте, легко и свободно дышать, чувствуя, будто во мне увеличивается сила, будто я становлюсь легче и сильнее. По-моему, если бы я смог ещё некоторое время продолжать уто упражнение, я получил бы ещё более интересные результаты, потому что через моё тело уже начали проходить особые волны радостной дрожи; а из предыдущих опытов я знал, что это явление предшествует раскрытию внутреннего сознания.

Но тут кто-то вошел в комнату, и я прекратил упражнение.

После этого моё сердце долго ещё билось в ускоренном темпе; ощущение это не было неприятным. Я шагал на месте и дышал около получаса. Лицам со слабым сердцем такое упражнение не рекомендую.

Этот эксперимент с особой достоверностью показал мне, что данное упражнение можно перенести в двигательный центр, т. е. заставить двигательный центр работать по-новому. Вместе с тем я убедился, что условием для такого перехода является предельная усталость. Человек начинает любое упражнение умом; и только когда достигнута предельная степень утомления, контроль может перейти к двигательному центру. Это объясняло слова Гурджиева о «сверхусилии»; стали понятны и многие из последних его требований.

Но впоследствии, сколько ни пробовал я повторить эксперимент, мне не удалось получить тот же результат, т. е. вызвать то же самое ощущение. Правда, пост закончился, а успех моего эксперимента был до некоторой степени связан с ним.

Когда я рассказал об эксперименте Гурджиеву, он заметил, что без работы общего характера, т. е. над всем организмом, такие вещи могут удаваться разве что случайно. Впоследствии я несколько раз слышал описания опытов, напоминающих мои, от лиц, изучающих с Гурджиевым пляски и движения дервишей».

Успенский Петр, В поисках чудесного, цитируется по книге: Гурджиев Г.И., Вестник грядущего добра, СПб, «Издательство Чернышёва», 1993 г., с. 239-246.